БЫКОВ
Из книги "Многонациональное советское киноискусство".
1982г.
Явление Леонида Быкова в советском кинематографе -
поистине тот случай, когда человек был "сам по себе зрелище"
(как грустно говорить это "был"...).
Когда после его безвременной трагической гибели Леонид Осыка сделал
о нем документальную ленту "...Которого любили все", отрывки
работ Быкова разных лет, бережно и с умом смонтированные, вместе
дали неожиданный эффект: доверчивая искренность лица проступила
сквозь легкий, счастливый быковский дар веселить людей. Да и сам
его юмор, по-детски непосредственный и по-детски же простодушный,
говорил о душевном здоровье, о доброте и светлости натуры. Ничего
не было в его актерской манере от едкой или задней мысли, от скепсиса
или иронии - все наивно, все с абсолютным доверием. К себе и миру,
к зрителю и своему искусству. Как у трагика, а не у комика. Или
как у Иванушки-дурачка в русских сказках, который побеждает не потому,
что хитер, а потому, что прост и чист сердцем.
Это был тип личности, формировавшийся в 50-е годы, народный характер,
целиком принадлежавший своему историческому времени, с его сильными
и слабыми сторонами. Таким быковского героя приняли и полюбили зрители,
таким могли любить еще долго.
Но в двух своих лучших режиссерских работах: "В бой идут одни
"старики"" и "Аты-баты, шли солдаты...",
где Быков участвовал и как актер, интонация его любимого героя чуть-чуть
изменилась: балагурит он все с более серьезным лицом, а все более
серьезные вещи говорит как бы в шутку. Что-то умное, деликатное,
мягко интеллигентное появилось в его манере.
"Век наивности", столкнувшись со страшной реальностью
войны, хочет любой ценой уберечь от гибели свои хрупкие идеалы -
идеалы добра и человечности, красоты и любви. Но инстинктивная неприязнь
к патетике, боязнь фальши заставляют автора улыбаться даже в такие
моменты, когда кажется, что улыбнуться сейчас грешно. Это не от
легкомыслия, а от строгости, от стыдливости и целомудрия сердца.
И еще это инстинктивное средство самозащиты - не примирения с действительностью,
с которой примириться нельзя, нет: это способ перенести страдание,
спасти в немыслимых для человека условиях душевное здоровье.
Так, улыбаясь, хотя и с примесью горечи, народ вместе со своими
Василиями Теркиными лечил душу в жестокий час беды.
Говорят, что по уровню юмора можно судить об уровне интеллигентности
человека. В этом смысле небезынтересно, что в ленте "Аты-баты,
шли солдаты..." все явные признаки интеллигентности отданы
герою Владимира Конкина, свежеиспеченному младшему лейтенанту с
тонким, наивно серьезным лицом хорошо воспитанного человека, безупречно
знающего свой воинский долг. Но пока это только внешние знаки, потому
что по-настоящему, глубинно интеллигентен как раз простоватый, якобы
вечно несерьезный ефрейтор Святкин в исполнении Леонида Быкова.
Именно он облегчает своему юному командиру страшную "игру о
жизни и смерти", беря на себя с улыбкой самые опасные роли.
Человечность - суть таланта Быкова, а не просто его тема в искусстве.
Тут уже внутренний знак, который не спрячешь. Наверное, поэтому
трудно представить Быкова в роли откровенно дурного или падшего
человека, каких с чисто профессиональным мастерством перевоплощения
немало сыграл Брондуков. (Два комедийных дарования в украинском
кино - и какие разные!) Наверное, поэтому ловлю себя на том, что
писать об актерской стороне дела в связи с Быковым трудно.
Впрочем, он мог быть и не только откровенным лириком. Остались фрагменты
еще одной его незаконченной авторской картины "Пришелец"
(по мотивам одноименной пародии Е. Шатько), где актер намеревался
сыграть сразу две роли: рядового нашего соотечественника механизатора
Тишкина и его двойника - пришельца из космоса. Сколько же грустной,
горькой иронии, судя по всему, должен был породить этот взгляд на
себя со стороны, да не просто со стороны, а уже прямо из просторов
Вселенной... Какая далеко не добродушная пародия на своего любимого
простонародного героя угадывается в его приключениях. И какое мудрое,
исполненное благородства и печали лицо Леонида Быкова уже окончательно
открылось за маской балагура и весельчака - лицо непроявленного,
"инопланетного" "я" Тишкина...
Мне довелось беседовать с Быковым только один раз, и то строго по
делу. Режиссер-документалист Арнальдо Фернандес снимал "кино
про кино" но моему сценарию, и мы решили обратиться к Леониду
Федоровичу с просьбой принять участие в фильме. Нас дружным хором
предупредили, что он непременно откажется, так как не любит публичности,
особенно официальных затей и всякого рода "мероприятий",
никогда почти не выходит на трибуну. Вообще, легенда про него, которая
мне была хорошо известна, гласила: очень скромен, порядочен и кристально
честен. Разговаривали втроем в небольшом холле под винтовой лестницей,
хорошо известном довженковцам. Здесь у Леонида Федоровича был свой
"рабочий кабинет", где он общался с коллегами и друзьями.
От нашего приглашения он и впрямь отказался, но зато предложил использовать
в фильме письма зрителей, которые потоком начал получать со всех
концов страны после своих "Стариков" и "Аты-баты...".
Писали не только бывшие фронтовики, но и совсем молодые люди, знающие
о войне понаслышке. Похоже, быковские фильмы восполняли дефицит
доброты, душевной теплоты, который остро ощущается сегодня. Они
пришлись по вкусу самым разным людям.
Рассказывал Леонид Федорович о письмах, цитировал кое-что наизусть
с каким-то, я бы сказала, родственным чувством близости к своим
зрителям и с нескрываемой гордостью. В остальном легенда подтверждалась:
держится предельно просто, глаза смотрят приветливо, дружелюбно
и чуть-чуть насмешливо, говорит охотно, с полной доверительностью,
как будто мы давно знакомы. Во всем облике - ничего специфически
актерского, никакого знака профессии, а тем более "звездности".
Нормальная доброжелательность человека, привыкшего с уважением относиться
к чужой работе. Свои отказ смягчил извиняющейся улыбкой и какими-то
очень естественными мотивами - ни малейшего намека на позу, на рисовку:
вот, мол, глядите, какой я отличный парень, скромница, вне общественной
суеты и тщеславных забот (существует ведь и такого сорта снобизм,
и он очень даже был в ходу до недавнего времени в творческой среде).
Редкое зрелище человеческой доброкачественности.
После трагической гибели Быкова вместе со всеми я испытала острое
чувство потери и личной вины. Вот жил рядом большой настоящий человек,
дышал, говорил, работал, фантазировал, совершал поступки... Теперь
остается только горестно сожалеть: была возможность спросить его
о чем-то серьезном, самом главном - о жизни, о смерти, о правде.
Да уже не спросишь...
И тогда я начала спрашивать его друзей и коллег, чтобы по черточке,
по кусочку попробовать собрать воедино были и небылицы этой жизни,
восстановить хоть в какой-то мере образ ушедшего человека.
...Николай Мащенко с непривычной для него тихостью вспоминал, как
они с Леонидом жили в одной комнате в общежитии Харьковского театрального
института, где оба учились на актерском факультете, как остались
на всю жизнь друзьями, и он его позже в Киев переманил. "Это
был нежной души человек, к Лене больше всего подходило пушкинское
"печаль моя светла...". И фильмы у него такие же. В чем
их обаяние? Бог его знает. Наверное, в личности Быкова".
...Иван Миколайчук, как всегда, с запинками, междометиями, с пропусками
отдельных слов и целых предложений, сокрушаясь и дивясь, говорил
о том, как умел Леонид помочь людям в трудную минуту, и делал это
столь ненавязчиво, "случайно", что человек только позже
спохватывался: да ведь это была тщательно продуманная акция помощи!
Почти забытая ныне, вымирающая добродетель: стыдливость даже в добром
поступке - из боязни ранить чужую гордость или чужую предполагаемую
стыдливость.
...Владимир Конкин признался, что получил три человеческих и творческих
урока, которые наиболее повлияли на него в жизни и помогли впоследствии
искать подходы к роли Володи Ульянова в спектакле "Казанский
университет" в Московском театре имени М. Ермоловой. Первый
урок преподал Николай Мащенко во время работы над экранизацией "Как
закалялась сталь", второй - Леонид Быков, когда создавались
"Аты-баты, шли солдаты...", третий - Владимир Высоцкий
на съемках телефильма "Место встречи изменить нельзя".
- Знаете, это как два коня в упряжке,- один: давай! давай! скорее!
еще нажми! - другой: не могу... погоди... дай передохнуть... Я не
выдерживал задаваемого ими темпа, какого-то совершенно бешеного
напряжения. Казалось, они никогда не устают, всегда в форме, в рабочем
состоянии. Нельзя было представить, что у этих людей может что-либо
болеть или, скажем, быть хотя бы насморк... Так же, как не могу
вообразить их вялыми, расслабленными, заторможенными. И дело тут
не столько в природном темпераменте, как мне кажется, сколько в
особом свойстве души. У Быкова, когда он снимал эпизод, где его
герой танцует, очень болело сердце. Но он выдавал свой коронный
номер несколько дублей подряд с такой легкостью и озорством, что
никто не догадывался о его физическом состоянии. Я узнал случайно.
Он не пощадил себя, не поберег, хотя вполне мог отменить съемку.
Общее свойство, которое, по-моему, объединяет столь разных художников,-
способность к полной, до конца идущей самоотдаче. Индивидуальное
свойство Леонида Федоровича - исключительная доброта... "Все
слабости человека прощаю я актеру, и ни одной слабости актера не
прощаю человеку" (Гёте). Если верить моим собеседникам, то
у Быкова не было не только слабостей актера, но и слабостей человека.
Возможен ли такой уникальный случай?
, А впрочем, так ли уж важно знать, где кончается житейская правда
и начинается легенда, которую человек и сам творил, и творили за
него? Тем более, все это уже не имеет никакого значения, как скоро
пришлось мне убедиться. Потому что из разрозненных-, хотя и достоверных
кусочков цельного человека все равно не слепишь. Останутся отдельно
руки, отдельно ноги, отдельно голова, как на полотнах художников-модернистов.
Вот и актер Иван Гаврилюк в фильме Осыкн "...Которого любили
все" (само название ленты - часть быковской легенды: его любили
"все". Все ли?..) ходит с репортёром от человека к человеку,
от свидетеля к свидетелю: вспомните, ну, вспомните какие-либо факты,
живые детали, мысли моего героя - вашего друга, ученика, коллеги.
- ..Он был веселый и совсем-совсем простой. Будто и не артист вовсе...
- ...Это был не актер, а целый фильм...
- ...Это праздник...
- ...Человечный человек...
- ...Вот парта, за которой он сидел. Такой маленький, тихий, с утиным
носом...
- ...Вот сцена, где он играл в самодеятельности...
Добросовестные, но беспомощные, плоские слова...
Живой человек ускользает, все глубже унося правду и тайну своей
неповторимой личности. Прекрасная, гуманная мечта средствами искусства
воскресить человека во всей достоверности и целостности его бытия
не реализовалась.
Все правильно: человека больше нет, это ничем и никогда невосполнимая
потеря, к которой мы всегда оказываемся не готовы.
Но какое все-таки счастье, что, в отличие от театральных актеров,
чье искусство уходит вместе с ними, от киноартиста остается пленка,
один кадр которой может сказать нам больше, чем сотня чьих-то устных
свидетельств!
Фильм Осыки кончался щемяще грустными словами любви: "Хочется
верить, что Леонид Быков не умер, а улетел на другую планету. И
вернется".
Конечно, вернется. И будет еше не раз возвращаться в новом и новом
качестве.
Потому что книги, картины, фильмы живут абсолютно самостоятельной,
не зависящей от их создателей жизнью. Они не только утрачивают с
ними прямую связь, но и как бы развиваются во времени, меняются
вместе с каждым новым поколением читателей и зрителей. И нужно уже
сделать специальное усилие, чтобы напомнить себе: кем-то живым они
однажды задумывались, кто-то придумывал их бессонными ночами за
письменным столом или вынашивал в сутолоке съемочных павильонов.
Шахматова Л.Х.
|