БЫКОВ
Из книги "Многонациональное советское киноискусство". 1982г.

Явление Леонида Быкова в советском кинематографе - поистине тот случай, когда человек был "сам по себе зрелище" (как грустно говорить это "был"...).
Когда после его безвременной трагической гибели Леонид Осыка сделал о нем документальную ленту "...Которого любили все", отрывки работ Быкова разных лет, бережно и с умом смонтированные, вместе дали неожиданный эффект: доверчивая искренность лица проступила сквозь легкий, счастливый быковский дар веселить людей. Да и сам его юмор, по-детски непосредственный и по-детски же простодушный, говорил о душевном здоровье, о доброте и светлости натуры. Ничего не было в его актерской манере от едкой или задней мысли, от скепсиса или иронии - все наивно, все с абсолютным доверием. К себе и миру, к зрителю и своему искусству. Как у трагика, а не у комика. Или как у Иванушки-дурачка в русских сказках, который побеждает не потому, что хитер, а потому, что прост и чист сердцем.
Это был тип личности, формировавшийся в 50-е годы, народный характер, целиком принадлежавший своему историческому времени, с его сильными и слабыми сторонами. Таким быковского героя приняли и полюбили зрители, таким могли любить еще долго.
Но в двух своих лучших режиссерских работах: "В бой идут одни "старики"" и "Аты-баты, шли солдаты...", где Быков участвовал и как актер, интонация его любимого героя чуть-чуть изменилась: балагурит он все с более серьезным лицом, а все более серьезные вещи говорит как бы в шутку. Что-то умное, деликатное, мягко интеллигентное появилось в его манере.
"Век наивности", столкнувшись со страшной реальностью войны, хочет любой ценой уберечь от гибели свои хрупкие идеалы - идеалы добра и человечности, красоты и любви. Но инстинктивная неприязнь к патетике, боязнь фальши заставляют автора улыбаться даже в такие моменты, когда кажется, что улыбнуться сейчас грешно. Это не от легкомыслия, а от строгости, от стыдливости и целомудрия сердца. И еще это инстинктивное средство самозащиты - не примирения с действительностью, с которой примириться нельзя, нет: это способ перенести страдание, спасти в немыслимых для человека условиях душевное здоровье.
Так, улыбаясь, хотя и с примесью горечи, народ вместе со своими Василиями Теркиными лечил душу в жестокий час беды.
Говорят, что по уровню юмора можно судить об уровне интеллигентности человека. В этом смысле небезынтересно, что в ленте "Аты-баты, шли солдаты..." все явные признаки интеллигентности отданы герою Владимира Конкина, свежеиспеченному младшему лейтенанту с тонким, наивно серьезным лицом хорошо воспитанного человека, безупречно знающего свой воинский долг. Но пока это только внешние знаки, потому что по-настоящему, глубинно интеллигентен как раз простоватый, якобы вечно несерьезный ефрейтор Святкин в исполнении Леонида Быкова. Именно он облегчает своему юному командиру страшную "игру о жизни и смерти", беря на себя с улыбкой самые опасные роли.
Человечность - суть таланта Быкова, а не просто его тема в искусстве. Тут уже внутренний знак, который не спрячешь. Наверное, поэтому трудно представить Быкова в роли откровенно дурного или падшего человека, каких с чисто профессиональным мастерством перевоплощения немало сыграл Брондуков. (Два комедийных дарования в украинском кино - и какие разные!) Наверное, поэтому ловлю себя на том, что писать об актерской стороне дела в связи с Быковым трудно.
Впрочем, он мог быть и не только откровенным лириком. Остались фрагменты еще одной его незаконченной авторской картины "Пришелец" (по мотивам одноименной пародии Е. Шатько), где актер намеревался сыграть сразу две роли: рядового нашего соотечественника механизатора Тишкина и его двойника - пришельца из космоса. Сколько же грустной, горькой иронии, судя по всему, должен был породить этот взгляд на себя со стороны, да не просто со стороны, а уже прямо из просторов Вселенной... Какая далеко не добродушная пародия на своего любимого простонародного героя угадывается в его приключениях. И какое мудрое, исполненное благородства и печали лицо Леонида Быкова уже окончательно открылось за маской балагура и весельчака - лицо непроявленного, "инопланетного" "я" Тишкина...
Мне довелось беседовать с Быковым только один раз, и то строго по делу. Режиссер-документалист Арнальдо Фернандес снимал "кино про кино" но моему сценарию, и мы решили обратиться к Леониду Федоровичу с просьбой принять участие в фильме. Нас дружным хором предупредили, что он непременно откажется, так как не любит публичности, особенно официальных затей и всякого рода "мероприятий", никогда почти не выходит на трибуну. Вообще, легенда про него, которая мне была хорошо известна, гласила: очень скромен, порядочен и кристально честен. Разговаривали втроем в небольшом холле под винтовой лестницей, хорошо известном довженковцам. Здесь у Леонида Федоровича был свой "рабочий кабинет", где он общался с коллегами и друзьями. От нашего приглашения он и впрямь отказался, но зато предложил использовать в фильме письма зрителей, которые потоком начал получать со всех концов страны после своих "Стариков" и "Аты-баты...". Писали не только бывшие фронтовики, но и совсем молодые люди, знающие о войне понаслышке. Похоже, быковские фильмы восполняли дефицит доброты, душевной теплоты, который остро ощущается сегодня. Они пришлись по вкусу самым разным людям.
Рассказывал Леонид Федорович о письмах, цитировал кое-что наизусть с каким-то, я бы сказала, родственным чувством близости к своим зрителям и с нескрываемой гордостью. В остальном легенда подтверждалась: держится предельно просто, глаза смотрят приветливо, дружелюбно и чуть-чуть насмешливо, говорит охотно, с полной доверительностью, как будто мы давно знакомы. Во всем облике - ничего специфически актерского, никакого знака профессии, а тем более "звездности". Нормальная доброжелательность человека, привыкшего с уважением относиться к чужой работе. Свои отказ смягчил извиняющейся улыбкой и какими-то очень естественными мотивами - ни малейшего намека на позу, на рисовку: вот, мол, глядите, какой я отличный парень, скромница, вне общественной суеты и тщеславных забот (существует ведь и такого сорта снобизм, и он очень даже был в ходу до недавнего времени в творческой среде). Редкое зрелище человеческой доброкачественности.
После трагической гибели Быкова вместе со всеми я испытала острое чувство потери и личной вины. Вот жил рядом большой настоящий человек, дышал, говорил, работал, фантазировал, совершал поступки... Теперь остается только горестно сожалеть: была возможность спросить его о чем-то серьезном, самом главном - о жизни, о смерти, о правде. Да уже не спросишь...
И тогда я начала спрашивать его друзей и коллег, чтобы по черточке, по кусочку попробовать собрать воедино были и небылицы этой жизни, восстановить хоть в какой-то мере образ ушедшего человека.
...Николай Мащенко с непривычной для него тихостью вспоминал, как они с Леонидом жили в одной комнате в общежитии Харьковского театрального института, где оба учились на актерском факультете, как остались на всю жизнь друзьями, и он его позже в Киев переманил. "Это был нежной души человек, к Лене больше всего подходило пушкинское "печаль моя светла...". И фильмы у него такие же. В чем их обаяние? Бог его знает. Наверное, в личности Быкова".
...Иван Миколайчук, как всегда, с запинками, междометиями, с пропусками отдельных слов и целых предложений, сокрушаясь и дивясь, говорил о том, как умел Леонид помочь людям в трудную минуту, и делал это столь ненавязчиво, "случайно", что человек только позже спохватывался: да ведь это была тщательно продуманная акция помощи! Почти забытая ныне, вымирающая добродетель: стыдливость даже в добром поступке - из боязни ранить чужую гордость или чужую предполагаемую стыдливость.
...Владимир Конкин признался, что получил три человеческих и творческих урока, которые наиболее повлияли на него в жизни и помогли впоследствии искать подходы к роли Володи Ульянова в спектакле "Казанский университет" в Московском театре имени М. Ермоловой. Первый урок преподал Николай Мащенко во время работы над экранизацией "Как закалялась сталь", второй - Леонид Быков, когда создавались "Аты-баты, шли солдаты...", третий - Владимир Высоцкий на съемках телефильма "Место встречи изменить нельзя".
- Знаете, это как два коня в упряжке,- один: давай! давай! скорее! еще нажми! - другой: не могу... погоди... дай передохнуть... Я не выдерживал задаваемого ими темпа, какого-то совершенно бешеного напряжения. Казалось, они никогда не устают, всегда в форме, в рабочем состоянии. Нельзя было представить, что у этих людей может что-либо болеть или, скажем, быть хотя бы насморк... Так же, как не могу вообразить их вялыми, расслабленными, заторможенными. И дело тут не столько в природном темпераменте, как мне кажется, сколько в особом свойстве души. У Быкова, когда он снимал эпизод, где его герой танцует, очень болело сердце. Но он выдавал свой коронный номер несколько дублей подряд с такой легкостью и озорством, что никто не догадывался о его физическом состоянии. Я узнал случайно. Он не пощадил себя, не поберег, хотя вполне мог отменить съемку. Общее свойство, которое, по-моему, объединяет столь разных художников,- способность к полной, до конца идущей самоотдаче. Индивидуальное свойство Леонида Федоровича - исключительная доброта... "Все слабости человека прощаю я актеру, и ни одной слабости актера не прощаю человеку" (Гёте). Если верить моим собеседникам, то у Быкова не было не только слабостей актера, но и слабостей человека. Возможен ли такой уникальный случай?
, А впрочем, так ли уж важно знать, где кончается житейская правда и начинается легенда, которую человек и сам творил, и творили за него? Тем более, все это уже не имеет никакого значения, как скоро пришлось мне убедиться. Потому что из разрозненных-, хотя и достоверных кусочков цельного человека все равно не слепишь. Останутся отдельно руки, отдельно ноги, отдельно голова, как на полотнах художников-модернистов.
Вот и актер Иван Гаврилюк в фильме Осыкн "...Которого любили все" (само название ленты - часть быковской легенды: его любили "все". Все ли?..) ходит с репортёром от человека к человеку, от свидетеля к свидетелю: вспомните, ну, вспомните какие-либо факты, живые детали, мысли моего героя - вашего друга, ученика, коллеги.
- ..Он был веселый и совсем-совсем простой. Будто и не артист вовсе...
- ...Это был не актер, а целый фильм...
- ...Это праздник...
- ...Человечный человек...
- ...Вот парта, за которой он сидел. Такой маленький, тихий, с утиным носом...
- ...Вот сцена, где он играл в самодеятельности...

Добросовестные, но беспомощные, плоские слова...
Живой человек ускользает, все глубже унося правду и тайну своей неповторимой личности. Прекрасная, гуманная мечта средствами искусства воскресить человека во всей достоверности и целостности его бытия не реализовалась.
Все правильно: человека больше нет, это ничем и никогда невосполнимая потеря, к которой мы всегда оказываемся не готовы.
Но какое все-таки счастье, что, в отличие от театральных актеров, чье искусство уходит вместе с ними, от киноартиста остается пленка, один кадр которой может сказать нам больше, чем сотня чьих-то устных свидетельств!
Фильм Осыки кончался щемяще грустными словами любви: "Хочется верить, что Леонид Быков не умер, а улетел на другую планету. И вернется".
Конечно, вернется. И будет еше не раз возвращаться в новом и новом качестве.
Потому что книги, картины, фильмы живут абсолютно самостоятельной, не зависящей от их создателей жизнью. Они не только утрачивают с ними прямую связь, но и как бы развиваются во времени, меняются вместе с каждым новым поколением читателей и зрителей. И нужно уже сделать специальное усилие, чтобы напомнить себе: кем-то живым они однажды задумывались, кто-то придумывал их бессонными ночами за письменным столом или вынашивал в сутолоке съемочных павильонов.

Шахматова Л.Х.