На главную
Биография    Фильмография    Статьи    Галерея    Памяти Маэстро    В бой идут одни "старики"    Форум

Краматорские астры Леонида Быкова

Послевоенный Краматорск. Всего не хватает - хлеба, воды, электричества, ласки, нежности, доброты. Лежат в развалинах машиностроительные заводы. Лишь в некоторых цехах гудят станки.

Мы, ученики средней школы N6, ходим разбирать завалы на заводе имени Сталина. Однажды на территории завода обнаружили теплицу. Разрушенный цех, может быть, площадью в полгектара, накрытых стеклянными рамами. Стекло по тем временам - немыслимый дефицит. На Сенном базаре за стекольный квадрат среднего формата драли красного цвета тридцатку.

У нашего друга Михаила Трейдуба, сына писателя, репрессированного в 37-м году, окна были залатаны толем. Жил он на Горе (в хибаре с земляным полом) с матерью, престарелой бабушкой, сестрами Шурой, Кларой и дворнягой Дозором. Миша ходил прихрамывая: во время одной из бомбежек его ранило осколком в левую ногу. Скорее всего, он бы погиб в оккупации с такой раной. Но в городе был хирург, кажется, его фамилия Мазур. Помню рослого мужчину с воспаленными глазами на сердитом лице. Мы подождали его у больницы в Старом городе, и Миша протянул ему свою астру.

- Откуда вы взяли такое сокровище? - изумился хирург.

Миша мялся.

- Все равно благодарствую, - сказал Мишин спаситель.

А мялся Миша неслучайно. Обнаружил теплицу Леонид Быков, наш одноклассник, худющий подросток, недавно вернувшийся из расформированной летной спецшколы. Теплица его заинтересовала с точки зрения вполне извинительной: ему хотелось, чтобы в Мишиной хибаре были на окнах стекла. И мы пошли их добывать.

На территорию завода тогда можно было пробраться совершенно просто: в ограде сколько угодно проломов. Теплица была заперта. Однако никто не мешал нам заглянуть внутрь. Боже мой! Живые цветы! Они были прекрасны и напоминали нам довоенное время. Много не взяли - три астры.

Таким образом астра попала к хирургу. Свою я отдал Нине Шевченко из соседней школы. Третья астра досталась малышу-запевале.

Вечером сводный хор выступал в городском клубе. Ответственный за это мероприятие Леня Быков -- щеголь, одетый в курсантскую летную форму -- сколотил за считанные часы номер. Наш аккордеонист, любимец всех девчонок Краматорска Витя Глаубе, поблескивая фиксой, провел одну репетицию. Петь мы должны были "Варяг". Не знаю, что бы из этой затеи вышло, но в самый последний момент, когда мы уже сиротливо маячили на сцене, Быков втолкнул на середину строя мальчонку.

- Огольцы! Слушайте его и подпевайте, - приказал Быков. - Все будь спок!

И исчез за кулисами.

Он многое успеет, Леня Быков. Окончит Харьковский театральный институт. Сыграет множество ролей на сцене театров. Придет к нам в образе моряка-проводника в кинофильме "Добровольцы", а позже долетает в своей "поющей эскадрилье". И мы сладко улыбаемся, узнавая своего кореша в образе "старика", бившего немцев в небе войны. А еще будут "Аты-баты шли солдаты". Но будет и инфаркт за рулем "Волги" под Киевом. Никому не дано знать своей судьбы.

Между тем поднялся занавес. Прожекторы ослепили нас. Сковал страх перед черным провалом за рампой. Глаубе взял первый аккорд. Мы молчим. Глотки пересохли, недоуменно косим друг на друга. Легкий смешок из рядов, где сидят соперники - 11-я женская школа. Тогда считалось, что педагогичней вести обучение врозь - на "м" и "ж". Смех нарастал. Аккордеонист повторил вступление. И вдруг чисто и звонко включился мальчонка: "Наверх, вы, товарищи, все по местам. Последний парад наступает..." Ободренные столь неожиданной поддержкой, мы дружно рявкнули: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", Пощады никто не желает..."

А голос мальчика вел дальше и дальше к волнам Тихого океана, где экипаж израненного крейсера и по сей день прощается с нами. В те минуты ни я, ни мои товарищи своих голосов не слышали. Они безраздельно были отданы во власть запевалы. Тогда я не представлял, что один крошечный человек может заполнить собой и сцену, и зал, и все ему будет тесно. Его голос станет требовать новых сердец, и он в конце концов найдет их по всей стране. Аплодисменты и крики "Даешь еще!" вымели нас со сцены. Он стоял один на сцене, пахнувшей свежими досками, и держал в ручонке белую астру. Быков нашел кому ее поднести.

Память подсказывает мне еще несколько эпизодов. Мы любим "зеленить". Термин этот вряд ли кому-нибудь понятен. Он имеет сугубо краматорскую прописку и обозначает некое состояние души, когда школьный быт до такой степени становится невыносимым, что даже пленительные уроки русской литературы не могут уберечь нас от желания рвануть в степь.

Степь начинается за прудом, что подступает к улице Советской сразу с тыла. Малыш-запевала живет ближе к цементному заводу. Миша Трейдуб - на горе, Леня Быков - за полотном железной дороги, речкой Торцом, старым парком в поселке, откуда до Триумфальной, центра города, надо добираться не меньше часа. Место встреч - сквер имени лейтенанта Сохрякова, как раз напротив женской школы.

"Бескозырочку не забудь, - наставляет Леня. - Завтра пойдем в одну балочку за терном. Будь спок".

Бескозырка у меня от Костромского военно-морского клуба. К ней голландка, тельняшка, вернее, "дисциплинка" - три полоски материи на груди, ремень с литым якорем. Есть и медаль "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г. г.". Ее на школьному плацу вручал горвоенком нам, мальчишкам, кто каким-то боком лепился к помощникам в войне. Сыновья полков, воспитанники музвзводов и прочая военная недоросль выбилась в герои дня. По какой-то причине курсанты летных спецшкол такой привилегии были лишены. Леню это слегка задело, но он не подавал вида. Я так думаю, что звезда Героя на его гимнастерке в кинофильме "В бой идут одни "старики" - отместка военкому за несправедливость.

Итак, мы идем "зеленить" при параде. Стоит ранняя осень - первая неделя сентября. Все приличные школьники что-то слушают, что-то записывают, о чем-то говорят у доски. Нас же в это время одолело почти физическое отвращение ко всему, что творится в мрачноватом, похожем на казарму здании школы.

Мишин кумир - Дина Дурбин, ослепительная звезда американского киноэкрана -- удостоила своим присутствием задрипанный Краматорск. Он посвятил ей уйму стихотворений.

"Далеко видишь", - глубокомысленно говорит Леня. В его голосе нет обычной насмешливости. Скорее - грусть. Наши симпатии - девчонки из соседней школы, ну, может быть, из Соцгорода, не дальше.

Костер прогорел. В золе дозревает картошка. В чашах из капустных листьев лежат помидоры и огурцы. 1948 год кормит не так скудно, как два послевоенных лета с их засухой, нашествием саранчи и недородом. Нам прекрасно дышится в чистом поле под голубым небом, вдали от кумачевых транспарантов.

"Ученье Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина - всесильно, потому что верно". "У Махна по самы плечи волосня густая...". Это Игорь Кузнецов пробует голос.

- Между прочим, у Махно был орден Красного Знамени под номером четыре, - говорит Миша, слизывая с пальцев помидорный сок. - Ты откуда знаешь? - встрепенулся Быков, недоверчиво морща свой пока еще не знаменитый утиный нос. Классовый подход к явлениям действительности вдолблен нам с молоком матерей.

... Сладка печеная картошка и вкусна вода из степного ручья. Нам тепло от общения друг с другом. Мы загадываем, как будем жить при коммунизме, в скорое пришествие которого, безусловно, верим. Для нас лично коммунизм - это счастье быть вместе. Жить на берегу моря, в доме, где несравненная Дина Дурбин станет одаривать своим присутствием. Мише уготована роль поэта, Лене - артиста, Игорю - дипломата. Мне отводилось место капитана дальнего плавания...

Никому не дано знать свою судьбу... Лишь Игоря Кузнецова, одного из нашей компании, она предепредила заранее.
Кузнецов окончит институт международных отношений. Окажется, что места в посольствах разных стран прочно заняты более именитыми соотечественниками, их детьми и внуками. Подумаешь, сын инженера, лауреата Сталинской премии!

Таких, как он, пруд пруди. Наконец дипломатическая калитка приоткрылась. Мали, Марокко. Попугая, которого он привез из Африки, зовут Карудо. Он разговаривает. Чаще всего произносит одну сакраментальную фразу: "Витя, учи уроки"... Витя - сын. С уроками у него все в порядке.

Судьба друга складывается более-менее удачно: работа, о которой мечтал, любимая жена, сын-студент. Письма его из Африки в меру бодры, как всякие подцензурные эпистолы. Иное дело - встречи в Днепропетровске и в Москве. На многое, происходящее в стране и мире, он смотрит по-иному, чем я. По-иному и правильнее. Беседы наши касаются одной темы. Что случилось, как можно было довести богатейшую страну до нищеты и позора? Хрущевская оттепель с танками в Праге... Брежневский маразм с гонениями на инакомыслящих и кровавая бойня в Афганистане...

Разговариваем и, конечно, много пьем. Судьба знает, что делает, подарив мне дружбу с Трейдубом, Быковым, Кузнецовым, Эдуардом Гольбаном. Я называю их фамилии по порядку убытия, простите. Весенние астры, выращенные в теплицах, вот кем они были. Цветы, перепутавшие свое время года, живут недолго. Тем более под стеклом.

Прием в загородной резиденции президента одного из арабских государств. Кузнецов произносит тост. В это время в распахнутое окно, срывая штору, влетает птица и падает возле его ног. Игорь бледнеет. Так уже было дважды. Первый раз птица известила его в Марокко о смерти отца. Второй - в Москве о смерти матери. Речь он договаривает с присущей ему мудростью и элегантностью. Потом, извинившись, бросается к междугородному телефону. Дома все в порядке. Слава Богу. Но дикая горлинка вещала о другом. О чем - он узнает в Кузнецовской больнице. Рак легкого. Черная дыра в его вселенной.

Он позвонил мне в июне за несколько дней до своего дня рождения: "Старик, вот пришел домой, собрал всех друзей. Твой стакан тоже стоит..." И зарыдал.

Ни вчетвером, ни втроем, ни вдвоем мы никогда больше не собирались в Краматорске.

Отчего так глубоко болит сердце? Отчего так тянет в наш родной класс, заставленный сваренными автогеном железными партами, где на фанерном подносе лежат ломтики едва пропеченного хлеба, слегка притрушенные желтоватым песком сахара?.. Барабанит в окна третьего этажа дождь. Я представляю расквашенную дорогу от городского клуба вверх на Гору, в сырую хибару, возле которой сторожит хозяина пес Дозор, а со стены глядит фото четырех приятелей.

Никому не дано знать свою судьбу. А мальчонку-запевалу звали Иосиф Кобзон.

Но было бы несправедливо обойти молчанием судьбы остальных участников этой истории. Михаил Трейдуб, сотрудник "Краматорской правды" - писатель, уроженец Днепродзержинска, давно ничего не пишет, оставив мне на память несколько загадочных строчек:

Я ждать тебя буду на пыльных перронах,
В тропический зной и сырое ненастье,
И верить, что где-то в окошках вагонов,
Мелькнет и мое запоздалое счастье...

Эдуард Семикозенко окончил Харьковский юридический институт. Однако качать права над своими не захотел. Работал на Краматорском заводе тяжелого машиностроения рабочим. Это он гнал в Симеиз по обледенелым дорогам, надеясь спасти Мишу Трейдуба. Не успел. Миша умер от легочного кровотечения.

Витек Глаубе закончил консерваторию в Санкт-Петербурге. Живет в Харькове. Иногда его можно видеть на Сумской, где он подбирает песенки папы Людмилы Гурченко.

Леня Быков до сих пор летает на своем стареньком истребителе-бомбардировщике. Я часто слышу шум моторов его самолета. Слышу, как напевает "Смуглянку-молдаванку".

Все эти имена остались бы для меня просто символами мира, который давно не существует, если бы не дивный талант Иосифа Кобзона, мальчонки из нашей средней школы номер шесть. Он сумел создать пространство, в котором мы все часто встречаемся. И тогда все очень просто:

Я Вас люблю,
Я думаю о Вас
И повторяю в мыслях Ваше имя.

Аркадий ПАЛЬМ

Rambler's Top100
Яндекс.Метрика