СПАСИБО, ТОВАРИЩ!

Какой-то особый характер у нас, солдат, выработался - всегда что-нибудь тревожит тебя, всегда чего-то добиваешься. Беспокойный мы народ. А попробуй не будь беспокойным, попытайся положить руки в карманы и сказать: "Мне делать больше нечего". Попадешь в такой переплет, что ого-го! Я, Максим Перепелица, кажется, уже выбился из отстающих солдат, хотя и в передовые еще не вышел. Можно б командирам поменьше на меня внимания обращать. Да где там!.. Вот совсем пустяковый случай. Торопился я и плохо заправил свою кровать. За это сержант Ребров сделал мне внушение по всей строгости.
- Порядок знаете? - спрашивает. - Почему же нарушаете его? Говорит так, а у самого даже глаза потемнели от недовольства. Вообще Ребров требовательный сержант. Даже в театре однажды не постеснялся сделать замечание самому Стратосферову - лучшему артисту. Играл Стратосферов роль старшины, а у самого пряжка ремня набок сбилась, гимнастерка не заправлена. Сержант Ребров в антракте пробрался за кулисы и кому-то доложил о таком беспорядке на сцене. И что вы думаете? Артист подтянулся, а Реброву режиссер объявил благодарность. Пришлось мне перестелить одеяло на своей кровати. Но, думаете, простили Перепелице его оплошность? В стенной газете пропечатали. А это, пожалуй, хуже, чем взыскание получить. Взыскание - за конкретный проступок, а тут уже обобщение целое. Черным по белому написано: у Максима Перепелицы нет еще любви к порядку. Очень неприятно...
И так мне захотелось, чтоб в следующем номере стенгазеты про меня хорошую заметку поместили, что хоть криком кричи! Пусть бы вся рота знала, что Перепелица стал на правильный путь, что человек он вполне серьезный и свои задачи понимает.
Прямо во сне мерещилась мне такая заметка. И старался, как только мог. А сегодня утром увидел в комната политпросветработы почти готовую стенгазету. Но о Перепелице в ней пока ни слова.
Вроде вареным я стал. Неужели не напишут обо мне? Направляюсь по дороге в спортгородок. "С досады хоть на турнике покручусь". А навстречу - командир нашей роты, старший лейтенант Куприянов.
Эх, не знаете вы нашего ротного! Хоть и поругивал он не раз Максима Перепелицу, и наряд давал, и под арест сажал, а полюбился мне крепко. Рассказать сейчас ему о своих думках - враз нашел бы добрый совет. Идет он мимо, вроде и не узнает солдата Перепелицу. Даже обидно. Отдал ему честь, как положено... И вдруг:
- Рядовой Перепелица, ко мне!
Повернулся я к старшему лейтенанту.
- У вас что, зубы болят? - спрашивает Куприянов.
- Никак нет, - говорю, - зубами не страдаю.
- Тогда еще раз пройдите мимо меня, отдайте честь, и чтобы вид был гвардейский.
Возвращаюсь и снова иду навстречу старшему лейтенанту. А он:
- Голову выше! А глаза... глаза почему не смеются?! Веселее! Тверже шаг...
Так, молодец, теперь вижу настоящего солдата. Молодец!.. Неудобно было, что командир роты заставил меня заново отдавать честь. Но зато как здорово отозвался он о Перепелице. Вот бы в стенгазету такие слова про Максима: "Молодец, вижу настоящего солдата, гвардейца!" Ведь похвала-то от самого ротного, а за него я душу готов отдать! Да что и говорить, все знают старшего лейтенанта Куприянова. Как подаст он, например, команду, каждая струнка зазвенит в теле. Мертвый по его команде зашевелится. А на занятиях объяснять станет ротный, даже удивительно, до чего все ясно и понятно, запоминаешь навсегда.
Однажды на стрельбах сильно разбросал я по мишени пули. Старший лейтенант после этого долго лежал вместе со мной на стрелковой тренировке и в ортоскоп смотрел, проверял, как приготовился я для стрельбы. Точно врач у больного, командир роты хлопотал у рядового Перепелицы. И нашел мою болезнь. Оказалось, что слишком я напрягаюсь, когда прицеливаюсь, и от этого усиливается колебание оружия. Кроме того, посторонними мыслями отвлекаюсь. Еще только целюсь в мишень, а уже вижу, как командир объявляет мне благодарность за отличную стрельбу перед строем или что-нибудь похожее... И, представьте себе, об этом тоже догадался командир роты. Как это человек может так все насквозь видеть и разбираться в чужом характере? Пришлось лечиться. И сейчас здоров. Последнее стрелковое упражнение Перепелица выполнил на "отлично".
Такой-то у нас командир роты. Да и поглядеть на него приятно. Всегда одет аккуратно, брюки наглажены, сапоги до синего блеска начищены. И каждый старается ему подражать. А засмеется - никак не удержишься, тоже засмеешься. Но если недоволен тобою старший лейтенант, бойся в его глаза смотреть.
...Когда начались у нас занятия по физподготовке, старший лейтенант Куприянов пришел в спортивный городок. По лицам товарищей вижу - каждый думает: "Подошел бы к нашему отделению..." А солдаты в нашем отделении - орлы. Трудно Перепелице приходится, чтобы среди таких чем-нибудь отличиться. А отличаться я должен обязательно - характер у меня такой. Тем более что в стенгазете меня отчитали.
В этот час занятий старший лейтенант к нашему отделению не подошел. Все время находился у спортснарядов, на которых третье отделение упражнялось. В перерыве мы взяли командира роты в кольцо. Окружили и смотрим на него влюбленными глазами. И хоть бы для приличия сказал кто слово. Молчим. Засмеялся тогда старший лейтенант Куприянов, и мы грохнули смехом. - Сейчас, - говорит, - посмотрю, какие вы герои, как на снарядах работаете. Перепелице, наверное, - это ко мне относится, - ничего не стоит через "коня" перемахнуть.
- На то он и птичью фамилию носит, - съязвил солдат Василий Ежиков.
Ох, и колючий же этот Ежик! Ведь это он обо мне заметку в газету составил. Страсть как писать любит. И ни одного случая не пропустит, чтобы не поддеть Перепелицу. Один раз до того подковырнул, что в глазах моих потемнело. Было это на общем собрании роты. Обсуждали мы вопрос о бдительности воина Советской Армии. После доклада должны были прения начаться. Но первым никто выступать не решался. Неудобно мне стало. Ведь сам командир батальона на это собрание пришел. Что о нашей роте подумать может? А председательствовал старший лейтенант Куприянов. Таким задорным голосом спрашивает он:
- Кто будет говорить?
Как тут удержишься? У меня рука сама вверх полезла, и не успел я собраться с мыслями, как старший лейтенант объявил, что слово, мол, предоставляется товарищу Перепелице. Захолонуло у меня в груди. Правду скажу - не подготовился я к речи. Но выступать мне приходилось не раз, авось, думаю, и сейчас обойдется. Вышел к столу президиума и как увидел, сколько на меня глаз смотрит, в голове мешанина началась, а к языку точно гирю привесили. Стою и молчу. По залу уже смешок покатывается. Многие на стульях заерзали - за меня переживают. А тут Василий Ежиков шепчет, да так, что всему залу слышно: "Хлебом, - говорит, - Перепелицу не корми, а дай отличиться. Вот и отличился, смотреть стыдно..."
Такая обида меня взяла - и на себя и на Ежикова, что враз прорвало.
Отвечаю на шепот Василия:
- Мне тут, - говорю, - отличаться нечем. Я на учебном поле отличусь. А если вы, товарищ рядовой Ежиков, и дальше будете так плохо чистить оружие, как сегодня почистили (вспомнил я, что сержант Ребров после занятия заставил Ежикова снова смазать ствол карабина), то бдительности вашей грош цена! На язык вы острый, а бдительность притупилась... Вот на какую мысль натолкнул меня Василий Ежиков. А мне только начать, дальше пойдет. Содержательная речь получилась - о боеготовности солдат. Даже командир батальона отметил это в своем выступлении. С тех пор Ежиков при случае старается тоже критикнуть Перепелицу, показать, что и я не без греха. Вот и сейчас уколол при старшем лейтенанте Куприянове. Догадывается Василий, что хочется мне молодцом показать себя перед командиром роты. А разве ему, Ежикову, не хочется? Когда перерыв кончился, старший лейтенант пришел посмотреть, как прыгает через "коня" отделение сержанта Реброва. А хлопцы наши, чтобы блеснуть своей удалью, успели удлинить ноги "коню" так, что стал он похожим на верблюда.
Видит это старший лейтенант и одними глазами смеется. Не говорит, что "коня" можно и пониже опустить, как требуется по нормам упражнения. Первым прыгнул Степан Левада. Перед разбегом он постоял секунду, измерил взглядом расстояние, рассчитывая, чтоб правой ногой на трамплин ступить. Затем побежал... Толчок! И перелетел через "коня". Чистая работа!
Потом рядовой Ежиков вышел на исходное положение. Вижу, волнуется хлопец. "Хотя бы отделение не подвел", - кольнула меня мысль. Побежал. Я даже глаза закрыл... Слышу - хлопок руками по "коню", а затем глухой удар ногами по матрацу. Молодчина! - И позабыл я, что моя очередь наступила, - за Василия Ежикова волновался.
- Рядовой Перепелица, к снаряду! - слышу голос сержанта Реброва. Дрогнуло от неожиданности у меня сердце. Глянул я на старшего лейтенанта Куприянова, а он положил руки за спину и смотрит в мою сторону, вроде подбадривает. Стал я на исходное, а в голове мысль: "Не оскандалиться бы". И когда поймал себя на этой мысли, почувствовал, что беда может случиться. Раз неуверенность появилась, значит имеешь, Перепелица, шансы "показать себя"... Даже трудно рассказывать.
Побежал я один раз - плохо рассчитал толчок и отказался от прыжка. Делаю второй разбег. Чудится мне, что сейчас в рамки стенной газеты буду впрыгивать. И так мне хочется туда впрыгнуть!.. Отрываю взгляд от трамплина, отталкиваюсь... А кожаная спина "коня" длинная-предлинная! Выбрасываю вперед над ней руки, но достаю недалеко. Значит, толчок о трамплин слабый. Теперь толчок руками не спасет. Так и случилось. Застрял я на самом конце "коня" да еще носом клюнул, а потом мешком плюхнулся на матрац.
Счастье, что в отделении такими неудачниками оказались только двое - я да Илья Самусь.
Старший лейтенант все же похвалил отделение, а по моему адресу коротко сказал:
- Перепелица перестарался. Бывает и такое. Значит, хладнокровия ему не хватает.
Как в точку попал. Верно же - горячился я. В перерыве товарищи разные советы стали давать.
Один Ежиков не упустил случая, чтобы опять не ущипнуть Максима. Подошел ко мне и говорит:
- Вся беда в том, что хвастун ты, Перепелица.
Так и сказал: "хвастун". Мне даже жарко стало.
- Ведь, - продолжает он, - ты думал лишь об одном: как бы отличиться перед командиром роты?
Не догадывался Василий, что я мечтал еще благодарность старшего лейтенанта заслужить. Тогда бы наверняка сегодня вечером Максим Перепелица прочитал о себе в стенной газете и ему не пришлось бы отводить в сторону глаза при встрече с товарищами из соседних взводов, как это было после выхода прошлого номера газеты.
- И не обижайся за прямоту, - говорит Ежиков, - и сам душой никогда не криви.
После физподготовки пошли мы на тактические занятия в район высоты "Круглая". Подобрались к ней с севера. И такая это симпатичная высотка - слов не найдешь! У ее подножья ручеек протекает, правда плохонький ручеек, берега его вязкие, болотистые. Зато склоны густой травой покрыты, а из травы синими фонариками фиалки выглядывают. Чуть повыше - кусты приютились. Каждая ветка на них молодой листвой покрыта. Заберись, Максим, на самую макушку такой высотки, ляг спиной на траву и смотри в небо, наслаждайся полетом Земли-планеты, забудь о всех своих неудачах.
А тут тебе голос сержанта Реброва:
- Рядовому Ежикову разведать брод ручья в створе ориентира два! Отделению быть наготове прикрыть действия Ежикова огнем.
"Ориентир два" - это высотка. На ней "противник" закрепился. Вот тебе и поэзия! Но, думаете, высотка хуже стала оттого, что ее "ориентиром" назвали? Нисколько. Хочется лишь побыстрее выковырнуть оттуда "противника" и надышаться вволю горьковатым запахом кустов. А если бы на высоте этой настоящий враг оказался, разве можно было бы терпеть, чтобы он дышал тем воздухом?
Лежу я в своем окопчике и выглядываю осторожно из-за мохнатой кочки, слежу, как Василий Ежиков уползает к спуску, ведущему к ручью. Удастся ли ему найти подходящее место для переправы? Ведь берег речки топкий. Пытаюсь рассмотреть, что делает Ежиков. Но он где-то спрятался в осоке - не заметишь.
А время идет. Ребров уже нетерпеливо на руку с часами поглядывает, хмурится. Видать, кишка тонка у Василия Ежикова. Не под силу ему задача досталась. Вот мне бы такую.
А сержант Ребров точно угадал мысли Максима и по цепи передает приказание:
- Рядовой Перепелица, на помощь Ежикову!
Меня словно подтолкнул кто сзади. Так и рванулся вперед. Ползу, вроде удираю от кого. Метров через двадцать дух захватило и соленая капля пота на губу скатилась. "Куда ты торопишься. Перепелица? - сказал я себе. - Где план твоих действий?"
Пришлось остановиться. Как раз самое удобное место, чтобы русло ручья осмотреть. Приподнимаюсь из-за кустов и вижу: речка слева вплотную подходит к высоте, затем резко вихляет от нее в сторону. Сделав полукольцо, она ровно течет меж поросших осокой и мохом берегов, а напротив меня снова загибает к высоте.
Раздумывать долго не приходится. Каждому солдату должно быть известно, что самое мелкое русло речки бывает на перекатах между двумя ее изгибами. Это немножко левее меня. Подобраться к этому месту можно ползком, держа направление на кривую березку. Раз березка растет, значит и грунт там потверже, менее заболоченный.
Теперь нужно спуститься вниз, пробраться к воде и выяснить, с какой скоростью она течет. Ясно, что с маленькой, если так обильно берега обводняет. Иначе они посуше были бы.
Однако спуститься к речке так, чтобы с высоты было незаметно, нелегко. Но что ты за солдат, если трудности одолеть не можешь? Думаю себе: раз спуск, значит весной и в дожди вода проходы где-то сделала. Так и есть. Справа заметил овражек, промытый водой. Перебрался в него и уже через полминуты был у болота. Осмотрелся. Нигде Василия Ежикова не видно. Тревожно мне стало. "Как бы он не замеченный мною не вернулся в отделение. Тогда держись, Максим, Ежиков снова все колючки на тебя направит". Много мне беспокойства от этого Ежикова. Осадить бы его, чтобы нос поменьше задирал!
Вдруг слышу - хлюпает что-то в осоке. Быстро ползу к тому месту, разгребаю впереди себя зелень. Вижу на маленькой полянке, покрытой мохом, Василий Ежиков. Мох под ним привалился, и ноги выше колен увязли в болоте. Забросил он свой автомат за спину и барахтается, как кот в мешке, а выбраться не может. Заметил меня и говорит тихонько:
- Прорва проклятая! Ползу через эту поляну, думал, что островок, а под мохом ловушка. Пришлось на ноги приподняться, и вот... - А ты хотел, чтобы под мохом перина пуховая оказалась? - сердито отвечаю.
- Это тебе не заметки в стенгазету сочинять.
Потом спрашиваю:
- Речку-то успел разведать или дальше этой лужи не был?
- Речку разведал, - буркнул Ежиков.
Что делать? Быстро отстегиваю от своего автомата один конец ремня и бросаю его Василию. Но подняться на ноги нельзя - на высоте "противник". Да и думается мне, что там старший лейтенант Куприянов находится. Наверняка наблюдает, как отделение Реброва задачу выполняет. Вот увидел бы он этого красавца Ежикова в болоте!..
Сажусь лицом к Ежикову и, упираясь ногами в кочки, начинаю тянуть ремень, за который ухватился Василий. Тяну и чувствую, как проваливается подо мной почва. И до чего же коварное это болото! Как схватит тебя за ноги - не отобьешься.
Дела плохи. Надо менять позицию.
Вытаскиваю ноги из тины и отползаю немного в сторону. Отсюда ремень еще достает до Ежикова. Опять сажусь лицом к Василию. Новая позиция вроде удачнее. Почва хоть и гнется подо мной, как доска тонкая, но пока держит. Ежиков придумал пристегнуть конец ремня от моего автомата к своему поясному ремню, чтобы руки свои освободить. Правильно сделал. Потянул я сколько сил было. Ежиков руками начал помогать. Еще поднатужились, и одну ногу, облепленную черным густым месивом, Василий вытащил. Но нужно же было ему затем поторопиться! Приподнялся он на руках и высвободившуюся ногу под себя подтянул, чтобы опереться на нее. И только он это сделал, как мшистая корка треснула и Ежиков по пояс окунулся в трясину.
Стиснул я зубы и молчу. А ругать Василия страсть как хочется! Ведь там, за пригорком, сержант Ребров из себя выходит. Наверное, скоро сам поползет речку разведывать...
- Держись крепче! - со злом говорю Ежикозу.
Чувствую, как ноги мои рвут сплетения корней осоки и вместе с кочками все глубже уходят в болото. Чем сильнее тяну, тем больше меня засасывает. Но зато Ежиков вот-вот выскользнет из трясины. Еще рывок, и Василий свободен. Точно тюлень на льдине, лежит он на моховом покрывале, под которым трясина прячется. Лежит и по сторонам оглядывается, боится, как бы опять не провалиться.
- Ползи на меня! - командую ему.
Подполз он и ахнул, когда разглядел, что я по пояс увяз. Кинул Ежиков взгляд в одно, другое место - ищет, где бы ему укрепиться, чтоб теперь мне помочь. Но время не терпит.
- Ползи к отделению, - говорю я ему. - Сержант давно тебя дожидается.
- А ты? - спрашивает с удивлением он.
- А я посижу, пока все наши не подоспеют сюда. Будут форсировать речку, заодно и Максима из болота выдернут. Только отделение пусть держит направление на кривую березку. Там почва крепкая. Пришлось Ежикову подчиниться. Ведь лучшего ничего не придумаешь. Занятия закончились: речушка форсирована, высота "Круглая" взята. Разбор действий взвода командир перенес на послеобеденное время. Кажется мне, что не совсем понравилось ему, как вели мы бой в глубине обороны "противника". Очень вперед все рвались. А одна огневая точка, встретившаяся на пути нашего отделения, по-настоящему не была блокирована. Бухнули в ее амбразуру гранату и пошли дальше. Но, может, и одной гранаты для нее достаточно? Хотя нет. Перед концом занятий ожила эта точка и с тыла ударила по отделению. Не зря старший лейтенант Куприянов так брови хмурил. Значит, после обеденного перерыва атаковать высоту будем заново. Тогда и разбор занятий состоится.
Но, несмотря ни на что, в расположение части шли мы с песнями. Пели, как всегда, с задором. А солдатам задора у соседа занимать не приходится. Тем более что обед впереди. И всякому известно, что отсутствием аппетита солдат не страдает. Еще бы! Поползаешь в поле целый день (а там форточки открывать не нужно, воздуха хватает), перепашешь малой саперной лопатой добрую сотку земли (если меньше, то не намного), и никаких тебе капель для аппетита не нужно. К тому же обед какой! Ей-ей, такой наваристый, вкусный борщ, какой готовит наш повар Тихон Васильевич Сухомокрый, умеет готовить, может, еще только одна моя мать. А жирный какой! Если ты неряха и капнешь им на гимнастерку, вовек пятна не выведешь.
Но таких котлет с соусом, с гречневой кашей и мать моя не приготовит. Оно и понятно. Мать моя курсов по поварской части не проходила. А Тихон Сухомокрый, прежде чем заложить в котел продукты, в книгу смотрит да с врачом совет держит. По-научному обед варит. Когда был я в наряде на кухне, своими глазами видел это.
Но дело не только в обеде. Вообще у солдат настроение бодрое. Очень занятия всем понравились. Настоящий был бой, захватывающий. Наступаешь на "противника" и не знаешь, что подстерегает тебя впереди. Каждая неожиданность требует от солдата ловкости, сноровки, умения пользоваться оружием. А кому не интересно испытать свою находчивость, сообразительность?..
Запевала наш затягивает песню. Весь взвод подхватывает ее. Я пою и в то же время кошу глаза в сторону Василия Ежикова. Как-то чувствует он себя? Вижу, не отстает от всех, поет с азартом. Но Перепелицу не проведешь - притворяется Василий. Кисло ему небось, что перед Максимом оконфузился, в болоте искупался. Теперь наверняка все наоборот повернет. Ведь не его, а меня товарищи вытаскивали из болота...
Вечером в комнате политпросветработы нашей роты вывесили очередной номер стенгазеты. Мне даже и подходить к ней не хотелось. Еще утром просмотрел все заметки. И тут слышу, кто-то из солдат выкрикнул:
- Про Перепелицу опять пишут. Везет же человеку! Меня точно кто в спину кулаками двинул. Подлетел я к товарищам, протолкался к стенгазете, а у самого, чувствую, глаза потемнели от недовольства. "Чем, думаю, я еще провинился?"
Протиснулся к стенгазете, нашел заметку, в которой обо мне говорилось, и первым долгом на подпись гляжу:
"Рядовой В. Ежиков". Опять он!..
Читаю:
"Сегодня на тактике выполнял я задание командира: разведывал брод. И когда после разведки возвращался с докладом, допустил оплошность - не сумел найти дорогу через болото и попал в трясину. И если бы не рядовой Перепелица, наше отделение не форсировало бы речку в назначенное время..." Дальше рассказывались все подробности о находчивости Максима Перепелицы, о взаимной выручке солдат.
А над заметкой красными буквами выведен заголовок: "Спасибо, товарищ!"

Читать дальше>>