Генерал-майор авиации, дважды Герой Советского Союза
СЕРГЕЙ ЛУГАНСКИЙ,
НА ГЛУБОКИХ ВИРАЖАХ
Записки военного летчика. ч.8
"ВОСТОЧНЫЙ ВАЛ"
После Харькова немцы безостановочно покатились к Днепру.
Успешное наступление вызвало необычайное воодушевление в советских
войсках. Забывались и усталость от напряженных боев и тяжесть длительных
переходов. Всех охватило стремление быстрее гнать врага все дальше
и дальше на запад, освобождая родную землю. Не дать противнику закрепиться
на правом берегу Днепра, с ходу форсировать эту мощную водную преграду,
создать плацдармы для наступления на правобережной Украине-такая
задача стояла перед советскими войсками.
Обращаясь к командирам и политработникам, Н. С. Хрущев подчеркнул,
что наступило время полного и окончательного изгнания врага со священной
Советской земли. Предстоящая Днепровская операция, говорил он, сыграет
исключительно важную роль. Днепр - это рубеж стратегического значения.
Важно не дать противнику оправиться и закрепиться на правом берегу.
Для форсирования Днепра надо использовать все, что попадется под
руку,- рыбачьи лодки, плоты, бревна, пустые бочки. Внезапность -важное
условие победы на Днепре.
Порыв наступающих был настолько велик, что "Восточный вал",
на который немцы возлагали столько надежд, не устоял. Неудержимый
вал советских войск перехлестнул через днепровские укрепления. Отдельные
части закрепились на правом берегу и, отбивая бешеные атаки гитлеровцев,
удержали плацдармы.
В эти дни боев за переправы особенно большая нагрузка легла на плечи
авиации. Над Днепром разгорелись ожесточенные воздушные бои. Немецкие
бомбардировщики группами по двадцать-тридцать самолетов в сопровождении
большого количества истребителей стремились разрушить переправы
через Днепр, подавить и уничтожить огневые точки и живую силу на
плацдармах. В этих условиях командиры истребительных авиационных
дивизий организовали свои командные пункты рядом с командными пунктами
командиров стрелковых дивизий и корпусов. Они лично руководили воздушными
боями, перенацеливали летчиков в зависимости от обстановки, вызывали
подкрепления с аэродромов...
Снова, как в самый тяжелый период Великой Отечественной войны, нам
приходилось совершать по восемь-девять боевых вылетов за день.
На левом берегу Днепра, на КП командира дивизии, член Военного Совета
фронта Н. С. Хрущев и Главный маршал авиации А. А. Новиков. Над
их головами только что проищи грозной бронированной тучей штурмовики,
которые ведет гвардии подполковник Чернецов. У штурмовиков прямое
задание:
разметать наступающие порядки немцев, не дать им опрокинуть в Днепр
небольшой отряд советской пехоты, закрепившийся на крохотном клочке
земли на правом берегу,
Н. С. Хрущев и А. А. Новиков наблюдают за боем, Даже невооруженным
глазом хорошо видно, как с немецкой стороны приближаются "юнкерсы"
и "хейнкели". Вражеских машин такое множество, что, кажется,
достаточно одного удара с воздуха - и кончится все: оборвется ниточка
переправы, с трудом возведенная саперами, перепахан будет каждый
дюйм земли правобережного плацдарма.
Как обычно, мы сопровождаем штурмовики, и мне сверху отлично видно,
что творится внизу, на Днепре. Изо всех сил бьет вражеская артиллерия,
от разрывов снарядов река кипит. В этом хаосе смерти неутомимо трудятся
работяги-саперы. На левом берегу скопилось огромное количество наших
войск. Вал наступающих с востока уперся в Днепр. Сейчас "се
зависит от мужества храбрецов, закрепившихся на правом берегу, от
целости переправ, которые то и дело приходится чинить. Я вижу приближающиеся
"юнкерсы" и "хейнкели". Высоко над ними идут
"мессершмитты". Надо во что бы то ни стало не пустить
их. Смертоносный груз не должен обрушиваться ни на переправы, ни
на скопления наших войск.
По радио я слышу голос Главного маршала авиации, Новиков приказывает:
- Вступить в бой всем. Всем!
Это значит, что все советские самолеты должны преградить путь вражеским
бомбардировщикам. В первую очередь приказ маршала касается штурмовиков.
И штурмовики, не меняя боевого строя, тяжелые, бронированные утюги,
устремились навстречу "юнкерсам". Их удар был страшен.
Из пушек и реактивными снарядами они расстреляли сразу десять немецких
машин. Штурмовики прошли сквозь строй бомбардировщиков, разметали
их и стали заходить на новую атаку. "Юнкерсы" в панике
сбросили бомбы на свои войска и повернули вспять.
В наушниках снова раздалась команда маршала Новикова:
- Капитану Луганскому... Капитану Луганскому. "Хейнкели"
заходят на переправу. Не допустить бомбежки! Ни в коем случае не
допустить!..
Тревога маршала передалась и нам. Мы повернули к переправам, В самом
деле, "хейнкели" уже заходили на цель.
Как ведущий своей группы, я выбрал флагманскую машину. "Хейнкель"
должен был вот-вот свалится в пике. Времени на раздумье не было.
Подобравшись снизу, я близко, совсем рядом увидел хвост машины врага
со зловещим крестом, Все остальное произошло за какие-то мгновения.
Пропеллером своей машины я рубанул по рулю высоты, и тут же мой
самолет затрясло, бросило в сторону. Взяв ручку на себя, я все-таки
благополучно с левым разворотом вышел из атаки и осмотрелся. "Хейнкель",
потеряв управление, падал на землю. Наши ребята гонялись за вражескими
машинами, а внизу, на Днепре, продолжалась муравьиная работа саперов
и пехоты.
Плацдарм на правом берегу был сохранен, уцелели и переправы.
У моей машины оказался исковеркан пропеллер. Самолет трясло, как
в лихорадке, и время от времени бросало в сторону. Я снизился и
потихонечку "потянул" на свой аэродром.
Вечером этого дня к нам приехал маршал Новиков. Он поздравил нас
с высокими правительственными наградами. Подполковник Чернецов получил
звание Героя Советского Союза, я - орден Александра Невского.
Ночь прошла беспокойно. На аэродроме хорошо было слышно, как, не
умолкая, била вражеская артиллерия, Приходилось только догадываться,
как провели эту ночь бойцы, закрепившиеся на пятачке земли на правом
берегу Днепра.
У нас почти никто не спал.
С рассветом в воздух поднялась авиация. Я узнал машину своего друга
и земляка Талгата Бегельдинова. Талгат повел звено.
Сегодня советским войскам предстояло сделать бросок, чтобы расширить
плацдармы и окончательно укрепиться на другом берегу. Штурмовики
набавлялись к немецким позициям,
В бледном свете занимающегося дня штурмовики принялись долбить вражеские
укрепления. В воздух летела земля, какие-то обломки. Огрызалась
зенитная артиллерия.
Я знал, что командир корпуса штурмовиков генерал Рязанов находился
на самой передовой. Измученный бессонными ночами, генерал хриплым
голосом отдавал команды по радио.
- Хорошо! - басил в наушниках генеральский голос.- Еще один заход!
- Есть! - весело отвечал командир эскадрильи. Штурмовики пронеслись
над немецкими позициями, стреляя из пушек и пулеметов. Это был их
третий заход. Не оставалось уже ни бомб, ни снарядов. Израсходовав
весь боезапас, штурмовики собрались в обратный путь, но тут в наушниках,
снова послышался умоляющий голос генерала Рязанова:
- Еще, еще один заход! Последний. Хотя бы один еще, пусть холостой.
Сейчас наши в наступление пойдут.
Расчет генерала был прост. Немцы пуще огня боялись штурмовиков,
в ужасе называя их "черной смертью". Немецкая пехота,
едва завидя штурмовики, забивалась в землю и не решалась поднять
головы.
Эскадрилья, грозно ревя моторами, снова пронеслась над затихшими
окопами, и в это время наша пехота поднялась в атаку. Множество
крохотных фигурок бежало по изрытой снарядами и бомбами земле. Немецкие
позиции молчали. Штурмовики опустились еще ниже. Фигурки бегущих
бойцов достигали первой линии вражеских окопов.
За воздушные бои над станцией Знаменка, крупным опорным пунктом
вражеской обороны, нашей, истребительной дивизии было присвоено
наименование Знаменской.
В этих боях я был свидетелем лихости наших бомбардировщиков "петляковых"
и в частности их, командира генерала Полбина.
Иван Семенович Полбин пользовался в то время поистине легендарной
славой. Это был великолепный летчик, отчаянно смелый человек. Будучи
в генеральском звании и командуя корпусом, он неизменно сам вылетал
на задания и показывал образцы летного искусства и храбрости. Я
хорошо знал этого человека и очень сожалею, что жизнь его оборвалась
столь трагически.
Генерала Полбина сбили уже в Германии. Благодаря тому, что он носил
форму простого летчика, немцы его не узнали и, подобрав среди обломков
самолета в беспамятстве, доставили в госпиталь. Генерал очнулся
и долго не мог понять, где он находится. Потом среди других пленных
он узнал летчика, подозвал его и рассказал ему о себе. Летчик, к
сожалению, оказался подлецом и выдал Полбина.
О дальнейшей судьбе генерала рассказывают, что голову его, якобы,
доставили Гитлеру, чтобы незадачливый диктатор хоть чем-то утешился
перед своим бесславным концом...
Полбин был выдающимся специалистом по бомбометанию. Еще на Волге
он впервые применил пикирование и с тех пор довел технику владения
тяжелым, громоздким бомбардировщиком до совершенства.
В тот раз, когда нам довелось прикрывать бомбардировщики, "петляковы"
начисто разнесли станцию. На обратном пути они обнаружили аэродром
и обстреляли его, затем ввязались в бой с "юнкерсами"
и сбили шесть вражеских машин. Пролетая над передовой, они основательно
"проутюжили" немецкие окопы и только после этого вернулись
на свою базу. Не могу забыть восхищения, охватившего всех нас, истребителей,
когда бомбардировщик, который вел сам Полбин, вдруг сделал над аэродромом
традиционную "бочку" и пошел на посадку, "Бочку"?
Бомбардировщик?! Немыслимо! И все-таки это было так.
Впоследствии, уже в Военно-Воздушной Академии, я познакомился с
дважды Героем Советского Союза Павлом Плотниковым, летчиком из корпусе
Полбина. В свое время Плотников впервые в истории решился сделать
"бочку" на бомбардировщика. Узнав об этом, генерал Полбин
рассвирепел и объявил летчику строгий выговор за лихачество. Плотников
с улыбкой вспоминал, как после жестокого нагоняя генерал вдруг плотнее
прикрыл дверь своего кабинет и поманил летчика.
- Слушай,- шепотом спросил он, оглядываясь на закрытую дверь,- научи
ты, ради бога, меня. Как ты это сделал?..
После боев над Днепром, Знаменской и Кировоградом нас отвели на
переформирование в С. Там мне предоставили отпуск, и я получил возможность
побывать в Алма-Ате.
Сколько же я не был в родном городе? Подумать только!
Два с половиной года идет война. Два с половиной года люди убивают
и умирают. Напрягая все силы, страна ведет небывало кровопролитный
бой. Речь идет о нашей жизни или смерти. Разгрому врага подчинены
все усилия народа. Или мы или они.
Алма-Ата засыпана снегом. Сверкают под солнцем величественные вершины
Ала-Тау, Снег нарядно убрал дубы и тополя. Гремит старенький трамвай.
Кажется, ничто не изменилось в родном городе.
В горкоме комсомола, где я мальчишкой получал путевку в Оренбургскую
школу летчиков, меня встретили радушно. Здесь пристально следили
за событиями на фронте, и мне чуть не до вечера пришлось отвечать
на расспросы.
Вечером в филармонии собралась общественность столицы Казахстана.
В небольшой зал набилось битком. Здесь студенты и преподаватели,
рабочие алма-атинских предприятий и ученики училищ трудовых резервов,
много школьников. И всех интересуют подробности - как там, на фронте?
Рассказывать мне пришлось долго.
И вот не помню уж по какому поводу за столом Президиума вдруг поднялся
старенький профессор Штесс и тихим надтреснутым голосом предложил
объявить сбор средств на постройку истребителя. Сам Штесс тут же
внес пятьсот рублей.
Почин старого профессора поддержали единодушно. Часть денег собрали
на этом вечере, часть-на следующий день.
За два дня было собрано 180 тысяч рублей. На одном из заводов города
появилась передовая молодежная бригада имени Луганского. С юношами
и девушками этой бригады я переписывался до конца войны. Сейчас
эта переписка хранится в музее Советской Армии.
Для получения самолета в N. вместе со мной выехали представители
алма-атинской молодежи: один паренек и две девушки. Нас встретил
директор авиационного завода. Делегация вручила ему письмо комсомольцев
и молодежи.
- Ого, вот это петиция! - удивился директор.-Что ж, выбирайте, какой
понравится.
Делегация растерянно оглядела большое поле, сплошь заставленное
новенькими истребителями ЯК-1.
- Дядя Сережа, тут уж вам... И "дядя Сережа", которому
едва исполнилось двадцать пять лет, полез в кабину самолета.
Восемь машин опробовал я, и ни одна из них мне не понравилась: тяжелы
и неуклюжи. Директор завода указал на одиноко стоявший в сторонке
истребитель:
- Попробуйте-ка вот этот. Попробуйте, попробуйте. Я вам дело говорю.
Этот самолет особенный.
- Что ж в нем особенного?
- Ну, если уж вы такой недоверчивый... И директор рассказал мне.
Недавно, всего несколько недель назад, на одному из подмосковных
аэродромов были собраны истребители самых различных марок. Тут были
немецкие "мессершмитты" и "фоккеры", американские
"кобры", наши "ЯКи" и "лавочкины".
Устроили своеобразное соревнование - какая машина лучше.
На этих испытаниях присутствовали конструктора, директора заводов,
руководители авиационной промышленности.
Лучше всех себя показали немецкий "мессершмитт" и американская
"кобра".
- Этот самолет,- указал директор на одиноко стоявший истребитель,-
был на испытаниях. Мы его специально готовили.
Самолет оказался хорошим. Я исполнил на нем целый каскад фигур высшего
пилотажа, сел и, едва спрыгнув на землю, заявил:
- Все. Беру этот. Никому не отдам. Директор рассмеялся:
- Да с богом. Желаю счастья.
Тут же, на заводе, на фюзеляже истребителя масляной краской было
написано: "Герою Советского Союза Сергею Луганскому от комсомольцев
и молодежи г. Алма-Аты".
На следующий день я вылетел на фронт.
Наши войска освобождали Бессарабию, В каком-то местечке я разыскал
штаб нашего полка, встретил старых боевых товарищей, Ребята загляделись
на мой новый истребитель.
- Хорош! Только разрисован слишком. Смотри- и звезды и надпись.
Живого места нет. Немцы тебя сразу приметят.
- Пускай примечают!
Жители Бессарабии встречали освободителей с распростертыми объятиями.
Они прекрасно помнили приход Красной Армии в 1939 году. В каком-то
селе древний старик обнимал всех по очереди и со слезами на глазах
говорил:
- Господи, думал, уж не дождусь! Немцы изрядно похозяйничали на
бессарабской земле. Нищета крестьян была ужасающей. Я сам видел,
как жители сел подбирали ветошь, которой техники обычно вытирают
промасленные руки.
В обстановке удивительного радушия и сердечности мы отдыхали несколько
недель. Вскоре, однако, стали заметны приготовления к большим боям.
Готовилась знаменитая Яссо-Кишиневская операция. Немцы прекрасно
понимали, что из Бессарабии открывается путь на Балканы, и они стягивали
сюда самые боевые части. В частности, мы узнали, что на наш участок
прибыли опытные летчики, последние части некогда знаменитого воздушного
флота Геринга.
- Старые знакомые,- говорили ребята, вспоминая бои на Курской дуге.-
Значит, снова увидимся. Шел предпоследний год войны.
Эту нахальную "семерку" ребята приметили совсем недавно.
Казалось, она безрассудно лезла в самую гущу боя, но там чувствовала
себя как рыба в воде: атаковала всегда неожиданно, никому еще не
удалось поймать ее в прицел. Сразу было видно, что летал на ней
старый и опытный летчик. Фюзеляж семерки украшал любовно выписанный
червовый туз.
В моей эскадрилье от "семерки" пострадал Володя Бабкин,
хороший пилот, награжденный тремя орденами Красного Знамени, В горячке
боя он не заметил злосчастной "семерки", она спикировала
на него откуда-то сверху и подбила пушечной очередью.
Сам Володя был ранен, но успел выброситься на парашюте.
Когда я пришел к нему в госпиталь, Володя чуть не плакал.
- Ведь зло берет, товарищ капитан. Откуда только ее черт вынес?
Слышу только-раз-и горю. Такая подлая скотина.
Я как мог успокоил товарища.
- Ничего, Володя. "Семерка" от нас не уйдет. Попадется
как-нибудь, Рассчитаемся и за тебя.
- Только не упустите. И следите за ней знаете как! Очень коварная
тварь.
- Лежи, лежи. Поправляйся. Рассчитаться за Володю нам удалось очень
скоро. К тому времени господство нашей авиации в воздухе было полным,
и мы, несмотря на то, что против нас дрались немецкие асы, иногда
позволяли себе такие жесты: "заявляемся" на вражеский
аэродром вчетвером или впятером - Телегин, Дунаев, Шут, Корниенко,
все Герои Советского Союза, и сбрасываем вызов: "Выходи драться.
На взлете бить не будем". Как правило, немцы предпочитали отсиживаться
в укрытиях. Вражеская служба наблюдения еще заранее предупреждала
своих летчиков: "Ахтунг, ахтунг! В воздухе..." и далее
шло перечисление наших фамилий. Немцы тоже приметили наши машины...
С "семеркой" мы встретились в коротком воздушном бою.
Я заметил ее еще при сближении с противником, но в самый момент
боя она как-то неуловимо исчезла из поля моего зрения. Я видел,
как мастерски провел сложный маневр Телегин. Он оттянул на себя
несколько вражеских машин и лег в разворот. Немцы устремились за
ним. Тогда Федор каким-то искусным нырком заскочил в хвост последнему
из преследователей и мощной очередью срезал его.
Очень лихо сбил вражескую машину и Дунаев. Вдруг я почувствовал
огромной силы удар по правой плоскости своей машины. Понял: пушечная
очередь. Глянул вбок- и близко, совсем рядом увидел хищные очертания
немецкого самолета. Это была злосчастная "семерка" с червовым
тузом. Немец свалился на меня сверху, дал очередь и, увидев, что
я уцелел, свечой пошел вверх.
Однако прошло то время, когда немцы были неуязвимы на вертикалях.
Выправив машину, я кинулся в погоню. Немец, как видно, не ожидал
преследования и спокойно сделал переворот. В тот момент, когда "семерка"
опрокинулась на спину, я всадил в нее длинную очередь. Не закончив
переворота, вражеский самолет беспомощно повалился на землю.
|
